Он знал, что приходит время, когда стоит остановится. Сесть на скамью, посмотреть на небо, а потом закрыть глаза. Люди бы назвали это ритуалом, он же… для него это был способ вернуться в прошлое и упорядочить тот багаж знаний, который не мог вынести обычный человеческий мозг. Еще некоторое время назад этих воспоминаний не было, а сам он думал, что является обычным человеком с каким-то совершенно идиотским именем.
Сейчас же. Сейчас его голова была полна воспоминаний. Теперь он помнил все тысячелетия своего существования в виде майар, помнил каждую свою жизнь после. Череда ошибок, выборов, побед, жертв. Иногда, за его спиной оставались тысячи, миллионы умерших, иногда он был тем одним, кто выбирал смерть. Для него, она была всего лишь началом, для других… что ж, он не был уверен, что имеет право отвечать на этот вопрос так же, как не был уверен в том, что у него есть однозначный ответ. В каких-то мирах существовала жизнь после, в каких-то нет. Он до сих пор размышлял, что ждало тех, кто умер в глубоком космосе, поддавшись влиянию обелиска.
Пока он блуждал по чертогам своего разума, солнце с высшей точки на горизонте, сошло до его ровной линии, параллельной земле. Оно тускло отбрасывало тени замшелого парка, который неудачно прибили к местному кладбищу, чтобы огородить оное от близстоящих домов. Теперь, когда он вспомнил и стал собой, этот парк казался ему неправильным, нелогичным. Как будто он занимал не то место, которое было уготовано ему природой. Спустя минуту, он понял, что подобное случается каждый раз, когда он оказывается в мире, подобное тому, где он находился сейчас. Мир, который был поглощен людьми полностью, утыканный, словно кольями, высотными зданиями. Мир, настолько напоминающий его родной Мордор, что от этого сводило скулы и хотелось блевать. Он точно не хотел, чтобы его дом стал таким.
Вселенная издевалась, а он знал, что после ментальных игр с собственным разумом, последует иные.
Он чувствовал, как меняются его кости, как из спины вылезают спицы механизмов, помогающие адаптироваться. Нельзя безболезненно из девятилетнего мальчишки превратиться во взрослого человека. Он не знал, кем станет, то есть конечно, на этот раз он определенно не будет женщиной, но его лицо. Вернется ли оно к тому, каким оно было изначально? Или же снова он будет мальчишкой, что трудился в кузнях Ауле еще до того, как материальная Арда приобрела свои черты? Имело ли это хоть какое-то значение сейчас, когда ногти скребли гравий дорожки, а конечности как будто хотели вывернуться наизнанку?
Стало ли это иметь значение, когда его метаморфозы закончились?
Конечно же нет.
Потому что те события происходили пару десятков лет назад.
Они полностью потеряли какое-либо значение в тот момент, когда он выпрямился, отряхивая черный плащ и уходя куда-то в ночь.
***
Он провел в этом мире достаточно времени, чтобы узнать, чем конкретно он отличается от тех, где Саурон уже побывал. Что иронично, это была война, длящаяся уже сотни лет. Чего он не понимал, так это зачем было вести ее скрытно. Хотя и был свой шарм в подобном закулисье. Печалило то, что, — как и в мирах до этого, — оборотни и вампиры вели борьбу между собой. Он знал, в чем состоит проблема, но не торопился ничего менять, даже когда выбрал сторону.
Просто потому, что волки ему всегда нравились больше. И как хорошо, что он не стал мальчишкой в этот раз.
В тот день, он спустился в лабораторию Луциана с одной мыслью. Совпадений не бывает. Особенно, когда тема, звучащая накануне, обретает материальную форму спустя менее, чем сутки. Саурон знал, чем заняты оборотни и кого они ищут. Но какова вероятность, что член совета вампиров покажется на горизонте, едва назовут ее имя? А кстати, как ее там звали?
— Кто это? – вместо заготовленной речи, обронил бывший владыка Мордора, указывая на фотографию на стене, оплетенную красными нитями, словно паутиной. Еще вчера ее тут не было.
— Амелия, — ответил оборотень, — она…
| Дальше я его не слушал, пускай полу-волк и продолжал рассказывать о фотографии. Или думал, что рассказывает о том, кто на ней изображен.
Я помнил каждого из них, каждую первую встречу, каждую причину почему. Помнил слова, которые произносил в тот момент, когда предлагал встать рядом с собой. Конечно же, стоило увидеть определенное лицо, как все остальное отошло на задний план. На мгновение, перестало иметь значение даже то, что я обещал правителю волков. Победу, над их врагами.
Неужели, я прошел достаточно для того, чтобы состоялась встреча? Или же это мой разум уже настолько отчаялся, что цеплялся за каждую возможность?
Не могу точно понять, в какой момент они стали мне дороги. В конце концов, изначально это были слишком извращенные отношения, отталкивающиеся из общих точек соприкосновения. Основанные на чужих слабостях и потребностях. Но потом. Потом я потерял их дважды и это… что-то изменило.
В первый раз, это произошло на Пеленорских полях, и я прекрасно помню, как вернулся и тенью бродил над их могилами, ожидая момента, когда смогу вернуть их обратно. В тот раз, меня обозвали некромантом. Или я сам себя так назвал, желая посмеяться в очередной раз над Эру и его замыслами вселенной? Ведь это он каждый раз отнимал у меня то, что было мне действительно нужно и дорого. Чем же мы заслужили такое отношение? А ведь все остальные считали его великим создателем, не понимая, что являются марионетками еще большего диктатора, нежели я или Мелькор.
Мелькор был не согласен и пал. Я искал баланса, порядка, но так же проиграл.
И теперь блуждал по мирам в поисках того, что осталось.
Стоит сказать спасибо Смерти за то, что я не мог вернутся в мир к тому, кто не ценил того, что создал.
Сейчас же, я рассматривал фотографию на стене. Когда мы виделись последний раз? Сколько времени прошло для Нёё с момента, как башня Барад-Дура рухнула под натиском Ородруина? И что она скажет мне, явись я на порог? |
— Я пойду и проверю, — произнес Майрон, отрывая фотографию от доски. Чисто машинальное движение, которому не было объяснения. Ему не нужна была фотография, чтобы узнать Ёе.
— Это опасно, мы… — возразил Луциан, в чьем голосе звучало беспокойство, которое сменилось удивлением, когда над его плечом, опаляя кожу куртки, пронесся поток огня. Майрон смотрел, как от него плавится собственная кожа, оголяя кости из металла. Что же, подарок от Исильдура преследовал его в каждом из миров. Почему здесь должно было быть иначе? Хотя он, конечно же не ожидал, что когда-нибудь сам лишит себя пальцев.
— Держи своих людей подальше, если не хочешь, чтобы им подпалили шерсть, — вместо каких-либо объяснений, Саурон сделал шаг в тоннель. Возможно, он только что совершил ошибку, но отцу лжи не привыкать. – Мне бы очень не хотелось, чтобы они пострадали.
Он устремился в недра канализации. Смердело почти так же, как в бараках орков, а проносящиеся за стенами вагоны, напоминали звуки кузни. Все это в какой-то степени походило на Горгорот и впечатление усилилось, когда он пронесся тенью мимо казарм оборотней. В какой-то момент, он думал о том, чтобы дать им больше силы, извратить натуру настолько, чтобы они перестали напоминать крыс, прячущихся в углах. Сделать их похожими на тех, что были созданы им в пределах Арды. Теперь, после демонстрации силы, он вполне мог вернутся к этой мысли.
Но только после того, как встретиться с Ней.
Рука болела, но не от того, что кожу на ней заживо сожгли в огне. Она болела потому, что новый виток металла восстанавливал то, чего Саурона лишили. Руку в полной ее функциональности, пускай теперь она и походила на часть латной перчатки, которую вживили в мягкие ткани. Он мог ею творить — все остальное становилось неважным.
Воздух на поверхности все так же отравлен выхлопами, но он определенно лучше того, что находился в канализации. Майрон остановился всего на мгновение, чтобы принять решение, как лучше добраться до места, указанного волками. Он не привык прятаться, — уж точно не в этом мире, — поэтому следующие его движения были движениями крупного варга, который наполовину изуродован металлом. Кажется, в каком-то из миров, существовала легенда о волке, который кошмарил деревушку во франции. Теперь, она возможно появится и в этом. Страшная сказка о полу-волке полу-машине.
На место он прибывает достаточно быстро, перемещаясь по крышам, перепрыгивая улицы. Он останавливается над нужным ему местом и смотрит вниз, а потом рычит, сотрясая стекла окон под собой.
