Разрушьте своды церкви мрачной
И катафалк постели брачной
И смойте кровь убитых братьев —
И будет снято с вас проклятье.

Машина шуршит шинами по дороге, а потом и по асфальту, когда минует монументальные ворота, что ведут в город. По какой-то причине, никто из правителей их государства даже не пытался их снести. Более того, с каждым разом эти самые ворота дополнялись чем-то новым. Как своеобразная дань тому, что никто и ничто не сможет пошатнуть трон и сидящего на нем человека. Сейчас вот настал его черед, но он медлил, потому что удар мог последовать с любой стороны, но надо выбрать тот единственный и верный кинжал и держащий его кулак.
В салоне лимузина достаточно светло, чтобы наблюдать за тем, кто сидит напротив. Йохан, - как же он отвык от этого имени, - наблюдает за Августом, подперев голову рукой и почти развалившись на сидении. И хоть его глаза полуприкрыты, как будто он в действительности хочет спать, но он все равно все видит. А еще ощущает или осязает? Он даже не уверен, что до сих пор избавился от привычки чувствовать все кожей, а не в привычных для человека манерах. В этом, он похож на оставшегося в живых брата. Он вспоминает его имя. Не то, чтобы он в действительности его забывал. Но он вспоминает его имя так, как будто оно живое, как будто если он произнесет его вслух, то ощутит вкус на языке.
- Не говори, что не рад вернуться домой, - наконец нарушает тишину он, все же не решаясь позвать младшего напрямую. Кроме них в салоне никого нет, а водитель ничего не слышит. Поэтому очевидно кому адресован вопрос.

Пока он ждет ответа, в голове проносятся последние сутки, или сколько там прошло. Мнимая борьба с сестрой, которая не хотела отпускать младшего, отняла больше сил, чем он планировал. Но это того стоило. Он, наконец, закрывает глаза, позволяя себе увидеть те события.
Прекрасный собор и толпа перед ним. Она расступается, когда его машина подъезжает и он сам выходит на улицу. Слишком черный, слишком неправильный на фоне всеобщего праздника. На самом деле, он даже удивился, найдя среди бумаг отца приглашение на свадьбу Августа. А потом разозлился, сминая в руках золоченый лист с текстом, который напечатали на принтере. Пришлось даже до маменьки снизойти, чтобы узнать правду и не шутка ли это какая-то. Оказалось, что нет.
И вот он здесь, на площади ненавистного ему государства, из-за которого он пережил ад и которое, безусловно, будет его ненавидеть чуть позже просто за то, что он владеет магией. Ему даже на какую-то песчинку интересно, что они могли бы сделать с ним, если сестру чуть не сожгли уже за то, что она из крапивы одежду делала. Но эта мысль быстро исчезает, как кольцо дыма от сигареты в воздухе.
Ему приходится самому открыть резные двери, что ведут в собор, на площади которого еще несколько лет назад местные едва не сожгли свою будущую королеву, и озирается. Присутствующие делают то же самое.
- Я против, - говорит он очень вовремя, так как епископ уже дошел до нужного момента. А потом его губы тянет улыбка, которая становится только шире с каждым новым шагом, что он делать на пути к алтарю. Причина для улыбки у него тривиальная. Он видит, как на лице сестры появляется узнавание. - Как старший брат и как его король, я - против. Прошу прощения, что опоздал, - он вспоминает весь свой запас придворного этикета, а так же прикладывает руку к груди, делая извиняющийся вид. Выглядит карикатурно и фальшиво, но ему иного и не надо. - Наш отец с радостью посетил бы это мероприятие, но он скоропостижно скончался. А я слишком поздно нашел приглашение и так как оно было послано королю, а это нынче я, то решил, что нет прекраснее дня, чтобы поздороваться с сестрой и братом, которых давно не видел.
Кажется, ему пытались возражать. Нет, конечно, ему точно пытались возражать все присутствующие, но оказалось достаточно только щелчка пальцев, чтобы все заткнулись. Еще бы, в самом сердце их страны кто-то наводит темные чары. Они к такому не привыкли. А он позволяет потоку энергии скользить меж пальцев, позволяет касаться его, как будто это самое ценное сокровище, самый лучший любовник в его жизни. Он стоит под центральным куполом собора и сила обволакивает его в ответ. Бесполезная показуха, которая нравится людям. Ведь сила не в том, чтобы окружить себя туманом. Она в знаниях. Ее не увидеть, не потрогать и не ощутить, пока она не ударит в тебя. И он едва сдерживается, чтобы не испепелить епископа, который продолжает пятиться назад и бормотать себе что-то под нос.
- Идем, Август, - он протягивает брату руку. - Пора возвращаться домой.

Его воспоминания прерываются, когда машина тормозит. А после одна из дверей открывается. Йохан выходит на улицу и вдыхает знакомый воздух, а потом протягивает руку, почти как тогда в зале, и помогает брату выйти. Они стоят на холме, откуда открывается вид на город. Не такой великолепный, как с вершины их корпоративной башни, откуда он ведет дела, но все равно достойный. Он на мгновение вспоминает, как они стояли здесь все вместе, предаваясь пагубной ностальгии о прошлом, которое не вернуть.
- А теперь, - он, наконец, тянет брата за собой, как будто не одет в костюм от дорогущего бренда и на нем нет неудобных лаковых туфель. Как будто действительно вернулся в то древнее время. – Хочу услышать, что ты делал и чем занимался в то время, как я пытался исцелить себя.
Он преодолевает путь до дверей семейного замка с нечеловеческой грациозностью, как будто он все еще не человек и толкает входную дверь, как пушинку.  Кружит по входному залу, а потом останавливается.
- Какую комнату займешь?

Единственный свет, который способен попасть в помещение, проникает через узкое, вертикальное окно где-то под потолком. Как будто обозначая, что все те, кто сюда попал уже почти в могиле. Осталось каких-то пара метров и тьма навечно поглотит тела усопших. А звук капающий воды всего-навсего отсчитывает минуты, оставшиеся до того момента. Здесь спертый воздух и не единого шевеления ветерка. А закрытые двери единственные стражи. Никаких трехглавых псов, паромщиков с монетами. Только тьма и тишина.

Несмотря на более-менее тихую жизнь в глуши Нового Орлеана, иногда кажется, что вокруг меня царит сплошной хаос. Кто-то сказал бы, что я сам его создаю, учитывая мой характер, взгляды на жизнь и большой такой, размером во всю вселенную, секрет. Но есть всегда это одно маленькое «но». Я совершенно ничего не делал, чтобы этот хаос породить. Как будто он сам меня находил. Проклятье какое-то, которое я пытался объяснить тем фактом, что сам же написал все те длиннющие мемуары. Нет, а вы что бы делали, угодив в тюрягу на ближайшие тысячи лет?
- Так ко мне еще никто не подкатывал, - улыбаюсь я, потирая то место, на которое опустился женский кулак. На самом деле, не так уж и больно, скорее делаю это машинально. А потом, когда приходит понимания во что превращается моя бошка, одним движением поправляю прическу. Чертовы волосы, лезут, куда не просят. Хочется прибить брата за то, что запустил себя. Проблема в том, что он это и есть я. Минусы подставной жизни во всей красе.
- Первый вариант мне нравится больше, - я, наконец, поворачиваюсь к девушке всем корпусом и оглядываю с ног до головы. Без всякого подтекста, если не считать подтекстом профессиональную оценку чужого состояния. – Девушки выпивают в одиночестве по двум причинам, - начинаю я и склоняю голову на бок. – Либо их бросил мудак бывший, изменив с лучшей подругой, - выдерживаю паузу. – Либо случилось что-то очень отвратительное. Ты из которых?
Я стучу по стойке, обозначая бармену, кто теперь и за кого платит.